Мiроздание благосклонно к просвещённым умам.
Дорогой бложик, я так устал, что перо падает из рук, а весёленький прогрессив ни капли не бодрит. Поэтому, сегодня мы поговрим коротко.
О культурном пргпаммировании человеческого инстинкта и смысле "даосского дерева", хорошо? У меня даже нет сил выставить полноценную пунктуацию. И хуй с орфографией. Если перечитаю - засну.
Итак, честно говоря, я проспал тот момент, когда в массовом сознании произошёл откат от позиций программируемости любого человеческого инстинкта. От взгляда на него, как на нечто не слегка окультуренное и сглаженное, а поддатливый контейнер, питаемый сквозь культурные дверцы. Ну и как мне с вами такими теперь жить?
Место этого концепта заняла идея видовой сообразности и подконтрольности человеческого существа импульсам пещерного человека. Открывая нутро своих контейнеров инстинкта этой культурной нити, человек действительно уподобляется гоминиду. Причём, своё представление о инстинктах первобытного человека он берёт из заведомо третьесортных культурных источников: советский учебник биологии, пара научно-популярных фильмов, что в детстве под руку попалась. И объяснить ему, что он несколько более тонкий и серьёзный механизм, чем стереотипная человекаобезьяна возможно разве-что в порядке перепрограммирования. Это не грустно, это вызывает ненависть.
Теперь о древе. Помните даосское о том, что молодое дерево сильнее старого, ведь гибкое. Эта гибкость - открытые по молодости контейнеры инстинктов, которые доступная культура нашпигует сигнальными маячками. Пока ты молод, ты можешь сколько угодно менять свои взгляды, ты король адаптивности в своих целях. Зрелость тебя зашьёт и вытянет. Прочность формы без гибкости. Если отбросить экзистенциалку, то это действительно важнейший повод бояться взрослеть. Немножко протупил и ты кулинарный задрот. Спицы твоего ума движуться по накатанной, но, чтобы сделать шаг в сторону уже нужно получить жизненный кризис или выпить вагон нейростимуляторов. А договорная действительность постмодерна не оставляет возможности комфортного существования одноформцу.
Это борьба не с культурным сознанием, это борьба с фундаментальным, с человеком внутри тебя, причём война за его, человека, интересы. Ты должен быть счастлив, доволен, реализован, проявлен, весел и если твоя собственная природа, заточенная под понятную непрограммируемыми инстинктами плоскость, чинит тебе припятствия, ты должен быть сильнее. Нужно вывернуть на изнанку течение гормонов, перестроить понятийные матрицы, перекроить нервную систему. Только затем, чтобы человеческий механизм себя оправдал. Ведь нельзя всерьёз расчитывать на удачу? Нельзя верить в возможность укрыться в тёплом Раю? Блоки должны быть сорванны, узлы перевязаны, а кровоточащие глаза перебинтованы изнутри.
Деградационный комплектик из вседозволенности, это ведь не только признак либерала. - Я умён, контролирую себя, значит мне можно. смотри. Всё намного шире. Эти фетиши вседозволенности, этот коктейль из сосредоточенности и страдания, намекает на начатый самоморфинг. То, чем занимался Гаутама, то, чем занимались аутодидакты. Контекст широк. Суть лишь в том, чтобы приспособиться и отхватить побольше, удовлетворить себя, начихав на примитивное, этически устаревее строение своих тела и психики. Если вы имеете сомнение морального толка, его разрешит привелегированная роль человека, помогающего другим людям морфировать и превосходить свою биологическую нецелесообразность. Ведущая идея всегда строится на человеческом, моральная святость, это характеристика для людей-помошников. Этот блеск бодхисатв может затмить и сам символ в детских впечатлительных глазах. Но не должен.
Так чем займутся человечки, пропитанные духом вульгарной этологии и вульгарной антропософии? Считающие себя рабами первобытных инстинктов? Они будут превозмогать этот набор стереотипов, идти с ним на компромисс, вместо того, чтобы превозмочь нечто более масштабное и значимое. Они обречены на нереализованность, но им доступно счастье. Одномерный самоотсос.
Увольте меня от такой судьбы.
О культурном пргпаммировании человеческого инстинкта и смысле "даосского дерева", хорошо? У меня даже нет сил выставить полноценную пунктуацию. И хуй с орфографией. Если перечитаю - засну.
Итак, честно говоря, я проспал тот момент, когда в массовом сознании произошёл откат от позиций программируемости любого человеческого инстинкта. От взгляда на него, как на нечто не слегка окультуренное и сглаженное, а поддатливый контейнер, питаемый сквозь культурные дверцы. Ну и как мне с вами такими теперь жить?
Место этого концепта заняла идея видовой сообразности и подконтрольности человеческого существа импульсам пещерного человека. Открывая нутро своих контейнеров инстинкта этой культурной нити, человек действительно уподобляется гоминиду. Причём, своё представление о инстинктах первобытного человека он берёт из заведомо третьесортных культурных источников: советский учебник биологии, пара научно-популярных фильмов, что в детстве под руку попалась. И объяснить ему, что он несколько более тонкий и серьёзный механизм, чем стереотипная человекаобезьяна возможно разве-что в порядке перепрограммирования. Это не грустно, это вызывает ненависть.
Теперь о древе. Помните даосское о том, что молодое дерево сильнее старого, ведь гибкое. Эта гибкость - открытые по молодости контейнеры инстинктов, которые доступная культура нашпигует сигнальными маячками. Пока ты молод, ты можешь сколько угодно менять свои взгляды, ты король адаптивности в своих целях. Зрелость тебя зашьёт и вытянет. Прочность формы без гибкости. Если отбросить экзистенциалку, то это действительно важнейший повод бояться взрослеть. Немножко протупил и ты кулинарный задрот. Спицы твоего ума движуться по накатанной, но, чтобы сделать шаг в сторону уже нужно получить жизненный кризис или выпить вагон нейростимуляторов. А договорная действительность постмодерна не оставляет возможности комфортного существования одноформцу.
Это борьба не с культурным сознанием, это борьба с фундаментальным, с человеком внутри тебя, причём война за его, человека, интересы. Ты должен быть счастлив, доволен, реализован, проявлен, весел и если твоя собственная природа, заточенная под понятную непрограммируемыми инстинктами плоскость, чинит тебе припятствия, ты должен быть сильнее. Нужно вывернуть на изнанку течение гормонов, перестроить понятийные матрицы, перекроить нервную систему. Только затем, чтобы человеческий механизм себя оправдал. Ведь нельзя всерьёз расчитывать на удачу? Нельзя верить в возможность укрыться в тёплом Раю? Блоки должны быть сорванны, узлы перевязаны, а кровоточащие глаза перебинтованы изнутри.
Деградационный комплектик из вседозволенности, это ведь не только признак либерала. - Я умён, контролирую себя, значит мне можно. смотри. Всё намного шире. Эти фетиши вседозволенности, этот коктейль из сосредоточенности и страдания, намекает на начатый самоморфинг. То, чем занимался Гаутама, то, чем занимались аутодидакты. Контекст широк. Суть лишь в том, чтобы приспособиться и отхватить побольше, удовлетворить себя, начихав на примитивное, этически устаревее строение своих тела и психики. Если вы имеете сомнение морального толка, его разрешит привелегированная роль человека, помогающего другим людям морфировать и превосходить свою биологическую нецелесообразность. Ведущая идея всегда строится на человеческом, моральная святость, это характеристика для людей-помошников. Этот блеск бодхисатв может затмить и сам символ в детских впечатлительных глазах. Но не должен.
Так чем займутся человечки, пропитанные духом вульгарной этологии и вульгарной антропософии? Считающие себя рабами первобытных инстинктов? Они будут превозмогать этот набор стереотипов, идти с ним на компромисс, вместо того, чтобы превозмочь нечто более масштабное и значимое. Они обречены на нереализованность, но им доступно счастье. Одномерный самоотсос.
Увольте меня от такой судьбы.